— Есть — Ровнин сложил руки на столешнице как первый ученик в школе — Например — ничего можно не делать. В Москве каждый божий день пропадает за сотню человек, и это только учтенных. А еще есть бомжи, гастрабайтеры, просто приезжие без регистрации — этих, думаю, поболе пропадает без следа. В семидесятых такое было невозможно, а сейчас… Десятком человек в год больше, десятком меньше…
— Олег, это не вариант — Пал Палыч хрустнул пальцами — Я прекрасно понимаю, что мы можем это дело оставить и так, без движения, тем более, что никаких указаний не было — ни сверху, ни… Не было, в общем. И мы не те ребята, которые работали здесь до нас, мы циничнее, безразличнее, это тоже так. Но… Олег, ты же сам не станешь просто так смотреть на то, что люди пропадают?
— Не стану — согласился Ровнин — Но это мой выбор, вы свой делаете сами. Я приказывать в данном случае не буду — дело не официальное.
— Как же вы все похожи — негромко и очень печально сказала тетя Паша.
— Ты о чем? — недоуменно глянул на нее Олег Георгиевич.
— Я о том, что видно и впрямь вас сюда подбирают — тетя Паша встала со стула и подошла к Ровнину — На самом деле Пиотровский, а потом, в восьмидесятых, и Левитин почти так же своим сотрудникам говорили. У них тоже не было приказа на разговор с Хозяином, не отдавал им его никто.
— Олег, ты знаешь, я не трус — Герман, который последние пару минут мялся у окна, наконец решил высказаться — Я кто угодно — но не трус. Но, прости, здесь без меня. Я под землю не могу.
— Герман, о чем ты? — Ровнин явно очень удивился — Про тебя сразу речь не шла.
— А я пойду — Пал Палыч залез в карман пиджака и достал помятую пачку сигарет — Да и любопытно это.
— И я пойду — неожиданно для себя сказал Колька — Трое же всегда ходили, да? Ну вот, значит и сейчас третий нужен.
— Коля, это не развлекательная прогулка — очень тихо и очень серьезно сказал Ровнин — Мы сами не слишком хорошо представляем куда мы идем и с кем придется иметь дело. Я не в смысле 'подумай, парень, надо ли это тебе', я о том, что там в самом деле легко остаться навсегда. Это не кино и не шутки.
— Кстати, Олег — Пал Палыч вкусно затянулся сигаретой — Сразу вопрос. Мы вот такие герои, говорим красивые слова, а на самом деле ни черта не понятно. Куда нам идти? Просто на том же 'Парке культуры' на рельсы спрыгивать и в тоннель брести?
— Там контактный рельс, осторожнее — зябко передернул плечами Герман. Колька был в шоке — он никогда не мог даже подумать, что Германа может что‑то напугать. Разозлить, выбесить, рассмешить — сколько угодно. Но — напугать?
— Тетя Паша — Ровнин ласково посмотрел на старушку, стоящую рядом с ним — Ты же знаешь, что делать.
— Знаю — не стала спорить та — Мальчики, подумайте еще раз. Не забывайте — Хозяин не дурак. Он наблюдает, он учится, он следит за теми, кто пребывает в его вотчине.
— Так и выбора у нас нет — Олег Георгиевич улыбнулся как‑то очень по — детски — Ты же все понимаешь, тетя Паша?
Женщина покачала головой и молча вышла из кабинета.
— Я вот иногда думаю — сколько она всего знает? — Герман посмотрел на закрывшуюся дверь.
— Она в отделе почти век — постучал ему по лбу пальцем Пал Палыч — Чего ж ей не знать много всего?
— Сколько же ей лет? — Колька никак не мог уложить в голове то, что тетя Паша в тридцатые годы уже тут работала. Для него это была седая древность. Князь Владимир, Петр Первый и Сталин были одинаковыми пластами истории, отдаленными от него. А может — и современниками, поскольку голову Колька датами не забивал. Что ему эта история?
— Я так думаю — за сто — посмотрел на Ровнина в ожидании поддержки Герман — Если не больше.
— Не знаю — Олег Георгиевич побарабанил пальцами по столу — Знаю только, что она была любовницей аж Эйхманса, через него и с Бокием познакомилась. Вот и думайте, сколько ей лет.
— Но это же… — Колька даже покрутил головой. Кто такой был Эйхманс, он тоже не знал, но понимал, что это тоже было сильно не вчера — Как такое может быть?
— Она хороводилась с Барченко — пояснил парню Пал Палыч, отправляя чинарик в окно — Если бы его в тридцать восьмом не шлепнули, кто знает, сколько бы прожил он? Николаша, они в Заполярье не один год провели, у сильнейших нойд гостями были, а это знаешь ли…
Кольке стало совсем стыдно — он не понимал из слов Пал Палыча половину и дал себе слово читать больше.
— Как‑то раз, когда я еще был сотрудником, вроде Коли — Ровнин иронически глянул на парня — То есть — молодым и подающим надежды, то слышал, как она упомянула о том, что в 1935 спускалась на Кольском полуострове, у реки Кунийок в какую‑то расщелину. Какую — не знаю, она назвала ее 'раскрытый рот земли', я так понял — это название ей дали местные нойды. Их тогда в нее пятеро спустилось, но только она одна поднялась наверх.
— И? — жадно спросил Герман.
— И все — кротко ответил ему Ровнин — Что слышал — рассказал. Гера, не тупи. Это — Кольский! Ты много про него знаешь? Вот и я тоже нет. И никто про него всей правды не знает. Что за расщелина, что там было внутри, почему там четверо человек из пяти остались, причем это были не любители, вроде группы Дятлова, а люди из СПЕКО? Что там искало до войны 'Анненербе'? Не мне тебе объяснять, что это была за организация. И — самое главное — что мы еще про нее не знаем? Вопросов — тьма, ответов нет.
— Она была одна из очень немногих, кто тогда жив остался из отдела Бокия — добавил Пал Палыч — Всех почти в расход пустили, по 'особому порядку', то есть утром взяли — вечером к стенке. А она — жива осталась, всего‑то десятку получила, и ту тянула все в том же Заполярье. Причем — на поселении! Как такое возможно? И ведь точно не стучала, не сливала никого, я руку за это на отрезание дам.