— Он точно сгорел? — подергал за рукав Германа Ржавый, опасливо смотря на рельсы.
— Дом сгорел — это самое главное. Без дома он никто, в нем вся его сила была. Те‑то три раза его в нем небось и сжигали, а надо было их порознь жечь — оперативник глубоко вздохнул и поднял голову вверх — Смотри‑ка, снег почти закончился.
— Весна на носу — Карась печально посмотрел на порезанную куртку — Ладно, братва, пошли, накатим у Сурена грамм по пятьсот, имеем право.
— Так вроде десять часов давно пробило? — ехидно сказал Герман — Опять же — мы цветные, не по закону.
— Пошли — прохрипел Колька — Не слушай его.
— Спелись — печально сообщил Ржавому Герман — А потом все удивляются — как это милиция дружно сосуществует с криминалом?
Весна в Москву приходит по — разному. Иногда она бывает дружной — вот вроде вчера еще небо было затянуто тучами и с него сыпалась некая мокрая дрянь, а сегодня как по команде облачность ушла, с умытого синего неба сияет ласковое солнышко, сугробы оседают и превращаются в ручейки, невесть откуда появляются птицы и начинают чирикать, а девушки поспешно одевают короткие юбки. И неважно, что завтра вся эта благодать божия снова сменится на холод и морось, главное‑то произошло — весна пришла.
И в тихом переулке на Сухаревке были свои приметы весны. В данном случае ей выступила прохудившаяся крыша, снег с которой не хотел падать на землю, а предпочел протечь веселыми апрельскими ручейками внутрь дома. Уже и на асфальте и газонах снега не было — а на крыше, против всех законов природы и физики он все еще таял.
— Елки — палки! — ругался мокрый Герман, на которого только что опрокинулся таз с талой водой — Каждый год одно и тоже! Ну почему бы не вызвать ремонтную бригаду и просто — напросто не перекрыть крышу? Есть современные материалы, есть толковые специалисты, деньги у нас тоже есть. Аникушка!
Домовой поднял таз, из которого оперативника окатило пару минут назад ледяным душем, и молча пристроил его на старое место, на шкаф. Он точно знал, откуда и где тут что каплет, а всякие мелочи, вроде мокрого Германа, его не слишком волновали.
— Не дело сюда чужих людей пускать — встал на сторону домового Тит Титыч и строго помахал указательным пальцем прямо перед носом Германа — Не место им тут.
— А то, что каждый год по весне нас заливает — это нормально? — взвыл оперативник и посмотрел на своего напарника — Палыч, ну скажи ты свое веское слово двум этим реликтам?
Аккурат в этот момент за шиворот Пал Палычу, спокойно читающему какой‑то документ, пролилась с потолка небольшая струйка воды. Оперативник поежился, открыл ящик стола, достал оттуда зонт, раскрыл его над собой и продолжил чтение. Комментировать ситуацию он никак не стал.
— Вот — торжествующе сказал Тит Титыч — Пашенька‑то все верно понимает.
— Да ну вас всех! — и Герман, оставив поле боя, вышел из кабинета, по пути запнувшись о еще один тазик, который только что принес Аникушка.
Кольке же все эти происшествия были до фонаря, причем сразу по нескольким причинам.
Первой было то, что он до сих пор переживал недавнее задержание залетного кровососа, на котором он показал себя с лучшей стороны, ну, по его мнению. А чего? Кто заметил, куда этот паразит побежал после того, как сиганул из окна? Он, Колька. Жалко только, что ему не дали поучаствовать в погоне, а то он и там бы был не хуже прочих.
Кровосос, кстати, оказался знатный. Было ему лет за сто, он родился еще до революции, и, надо думать, за это время много народу успел выпить, за что теперь и понесет заслуженную кару.
Слов 'упырь' или 'вампир' в отношении этого персонажа не употребляли, поскольку даже Колька уже усвоил, что упырь — это упырь, а кровосос — это кровосос. Один был похоронен и потом уж поднялся из могилы, чтобы кровушки человеческой попить, другой, скажем так, до сих пор условно жив. Сердце бьется, кровь по венам гоняет, ногти растут. Какой же он упырь? Как есть кровосос.
Что до вампира…. Ровнин не любил чужеземные слова, особенно когда есть свои, не хуже.
А вот по поводу заслуженной кары — этот момент Колька так и не понял. За цыкающим зубом и злобно глазеющим по сторонам злодеем приехали два крепких мужичка в черных и длинных прорезиненных плащах, одели ему на башку мешок с каббалистическими знаками, сковали руки и ноги серебряной цепью (отдельские обошлись только наручниками из однородного металла) и увели с собой, к невзрачному микроавтобусу, который они подогнали аккурат ко входу. Вывели они кровососа из здания, забросили внутрь машины и уехали, даже 'Пока' не сказали.
Кто это был, куда они душегуба повезли — Колька так и не понял. А объяснять это ему никто не стал, даже Тит Титыч ушел от ответа. Впрочем, Колька и не настаивал — он уже понял, что здесь иные знания и впрямь могут выйти боком, так что — не говорят и не надо. Всему свое время.
Вторым поводом для раздумий было неожиданное, но очень приятное знакомство с девушкой. Не просто девушкой, — а очень красивой девушкой с совершенно замечательным именем Полина. Это вам не Лена какая‑нибудь или Вика. По‑ли — на! Музыка, а не имя.
Колька не был мастаком знакомиться с девушками на улице. Нет, застенчивым его назвать было трудно, но одно дело, когда 'зацепишь' барышню на вечеринке там или в клубе, и совсем другое — вот так подойти, познакомиться, ни с того, ни с сего. Это только в кино такие вещи просто проходят, а в жизни — фиг.
Но очень уж Кольку девушка зацепила. Вся она была какая‑то такая солнечная и шла так, как будто летела.